Годы жизни: 1919–1999 гг.
Капитан. Ленинградский фронт, профессор кафедры зоологии, анатомии и физиологии сельскохозяйственных животных.
Воспоминания
Начало 1941 года было тревожным, чувствовалось приближение войны. Нельзя было терять времени. В это время я написал больше половины диссертации, осталось сдать последний предмет кандидатского минимума – немецкий язык, закончить писать диссертацию и защитить её. Моя подготовка в аспирантуре была бы завершена. Но 22 июня все надежды рухнули. Началась война. Репродукторы передавали сообщения о вероломном нападении немецко-фашистских войск на нашу Родину. В перерывах между передачами по радио наступали тягостные, траурные минуты. Люди молчали. С этих минут безвинные люди начали отсчитывать своё горе, скорбь и страдания.
В начале войны Пушкинский сельскохозяйственный институт не прекращал занятий. Вместе с сотрудниками института я участвовал в оборонных работах: рыл противотанковый ров за аэродромом, окопы и ходы сообщении у пруда перед Фёдоровским собором. Кафедра готовилась к эвакуации.
8 июля семья эвакуировалась из Ленинграда. Судя по газетным статьям и передачам радио, обстановка на фронтах осложнялась. На Северо-Западном направлении Красная Армия отступала из Прибалтики, создавалась угроза выхода войск противника через Лугу и Кингисепп к Ленинграду. Уже 24 июня 1941 г. в Пушкине начали создаваться 76 и 77 истребительные батальоны. Наш институт стал базой для организации 77 истребительного батальона. В него добровольцами записались, кроме преподавателей, аспирантов и студентов Пушкинского сельскохозяйственного института, учителя и ученики старших классов 408 и других школ.
Памятник героям 76-го и 77-го истребительных батальонов в Пушкине
Командиром 77 истребительного батальона был назначен капитан пограничных войск В.Е. Ломакин, начальником штаба – П.Э. Гедройц, комиссаром – директор нашего института М. С. Лукьянов. Командир батальона поставил задачу: «Бойцам готовиться к борьбе с фашистской агентурой, засылаемой в наши тылы». Поэтому батальон занимался строевой, боевой и тактической подготовкой, патрулировал улицы города и охранял важные объекты.
Карта обороны Пушкина на 5–17 сентября
14 августа 1941 г. меня, С.И. Боголюбского и ещё нескольких бойцов истребительных батальонов призвали в действующую армию. Мне всё время пришлось воевать на Ленинградском фронте, сначала командиром артиллерийского взвода, затем заместителем командира роты, помощником начальника штаба отдельного артиллерийско-пулемётного батальона и затем помощником начальника оперативного отдела штаба соединения. Особенно запомнились мне боевые эпизоды первых месяцев войны, прорыв блокады Ленинграда и канун желанной Победы. Но до неё еще было далеко. Помню тяжёлый бой. Наступающие цепи противника ворвались на нашу безымянную высоту. После нескольких контратак враг отступил, оставляя бесформенные тела убитых. К вечеру меня вызвал на командный пункт командир батальона, приказал восстановить и оборонять артиллерийским взводом огневую точку. Он кратко объяснил, что противник готовится к новому наступлению и от нас зависит многое. Высота огневой точкой господствовала над фронтом и прикрывала шоссе на Ленинград.
Мы видели его в дымке днём, а ночью – всполохи взрывов бомб и снарядов над ним. Под покровом темноты наш взвод бесшумно занял остатки огневой точки, вся земля была изрыта снарядами и пахла гарью. Старая пушка разбита. Уцелело только несколько ящиков снарядов, осыпанных землёй. Всю ночь мы укрепляли оборону. Бойцы по оврагу подвезли орудия, пулемёты, боеприпасы, брёвна и установили сруб. Работали молча, не щадя сил. На рассвете противник обнаружил наше новое укрепление и открыл ураганный огонь. Весь день рвались снаряды и мины на нашей высоте. Чудом уцелел блиндаж, где лежали раненые и убитые, огневой точке повредило орудие, разметало прямым попаданием снаряда сруб. Пришлось восстанавливать ночью всё сначала. И так трое суток подряд. Мы рыли землю, укрепляли, а немцы разрушали. Людей оставалось всё меньше и меньше, но на нашем участке фронта враг был остановлен, дальше не прошел к Ленинграду. Теперь у этой высоты, на обочине шоссе, стоит обелиск – белый камень на красном граните. Гранит… Кажется, что в этом камне застыла навечно кровь моих товарищей, погибших на безымянной высоте. Я помню каждого из них, но вспоминать больно до слёз.
Весть об окончании войны встретила меня в ночь с 7 на 8 мая 1945 года под Ленинградом, когда я был оперативным дежурным по штабу соединения. Доложил эти сведения командующему, и через несколько минут на улице началось что-то невероятное. Люди в нижнем белье бегали по улице, останавливали машины, военных вытаскивали из них и качали. А над Ленинградом в розовеющем утреннем небе самоцветами вспыхивали ракеты. Начиналось утро новой мирной жизни.
Из дневника
Коротко взвизгнула пуля, зарывшись в снег. Занесло небо сугробами дымчато-ватных туч. Когда отделение достигло подножья высоты, с левого фланга на него неожиданно напала группа белофиннов. Командир первым бросился в атаку поднимая за собой бойцов. Во время схватки один из фашистов сзади набросился на командира, пытаясь заколоть его штыком. Красноармеец Сычев бросился наперерез фашисту и грудью заслонив командира, принял на себя штыковой удар. Из-за снежной осыпи окопа было видно, как переползает финская цепочка, они шали на прорыв переднего края. В окопе лежало немного бойцов. Среди них были больные. Старший сержант разгадал намерение противника и с нескольким бойцами скрытно передвинулся вправо во фланг. Григорий остался один. Финны, не подозревая, двигались в полный рост. Наши решили встречать врага в лоб, внезапным огнём. От такого удара фашисты попятились назад кустами, проваливаясь в снегу. Там встретил их сержант с бойцами. Финны обходили. Я обошёл незаметно их с тыла, залёг в ложбинку и открыл огонь. Финны побежали врассыпную. Поодиночке их перебили.
15 февраля (1942 г.) на сретенье, когда боролась зима с весной, влажная дымчатая синь, оседающий снег и безветренно тепло. Вчера ленинградцы прислали много посылок на фронт.
7.04.1942 года… Сахарные берега лощины до краёв заполнены негустым туманом. Не ясное вставало солнце, свежая белизна немятого снега жгуче сияла червонной позолотой. В первом часу загремела артиллерия. Тяжёлые снаряды утюжили воздух, захлебываясь, клохтали в заоблачной бирюзой апрельского неба. Тяжёлые взрывы коверкали огневые точки, блиндажи и траншеи противника. Пенистые взметались столбы беззвучно. Безжизненно непривычно лежали брёвна, деревья с корнями, снег. Позже долетал густой треск взрыв. Седые клочья пенистого дыма опадали и уносились ветром иногда столбы взрывов – кофейно-бурые. На левом фланге, наш нажим. Забираем инициативу в свои руки. Пассивная оборона смерти подобна…
…Он упал, словно, литое молодое тело в шинели, примяв пожухлую пересохшую в прошлогоднюю траву. Лица не видно, только широкая ладонь правой руки, присыпанная землёй нетуго сжата в кулак.
30.04. В предутренней мгле раскатисто гремит артиллерийская канонада. У опушки огненные столбы взрывов наших снарядов. Пепел предутреннего неба режут незримые снаряды. Взрывы у блиндажа. Зарево от загоревшейся травы. Из блиндажей выскакивают тёмные фигуры. Наши из боевого охранения кричат «Ура!». Лахтари бросают все землянки, оружие и без оглядки бегут к лесу.
…Выгорала одна за другой лента. Косой пулемётный ливень бил в лицо врагу. В перелеске тягуче тянул команду, высохший в крике голос: «По пехоте…» эхом повторялась команда, «прицел 20… гранатой осколочной… прицел 20 огонь!».
Наши бойцы продвигались вперёд. Почти в упор застрочил пулемёт. Пули бороздили протаявший снег рядом и впереди, а бойцы ползли. «Теперь не шевелись, – шепнул Андрей, – Мы убиты. Понял?». Андрей застонал громко и, раскинув руки, замер на месте. Уткнулся на месте и другой боец. Финны постреляли и замолкли. Из траншеи выскочили 9 финнов с автоматами. Решили лахтари унести «трупы». Бойцы – 9 лахтарей замертво упали. Бойцы бросились и гранатами забросали траншеи. Разведка, выбив немцев из деревни, пошла дальше. С другого конца стали просачиваться немцы. Ребята запрягли лошадей и отвезли раненых, как только смеркалось. Двух оставшихся раненых немцы пытали, три дня заставили лежать без движения в снег лицом, а потом закололи штыками.
…Пополнение принимало присягу. Торжественно, тихо в лесу. Только невидимый за вершинами и лохматыми ветвями в лиловой предвечерней заоблачной вышине гудит мотор словно шершень. Рябоватый боец, заглушая мотор, произносит особенно чётко торжественную клятву: «И, если я по злому умыслу нарушу эту клятву…». Лицо его сделалось суровым жестоким…
Клятва командира дивизии
…Война разлучила татарина из Казани с родными местами, оторвала от семьи и привычной работы. Салим Сулейманов пришёл на фронт в конце марта. Прошёл через Ладожское озеро сюда на перешеек. Его встретили северные ветры, заснеженные поля и хвойные угрюмые леса Карелии. Он стал наблюдателем. Острые, диковатые, по-ястребиному зоркие монгольские глаза пригодились ему. Он научился читать местность. Изучил каждый кустик и холм лежащей впереди местности. Из окопа в бинокль он долго и сосредоточённо смотрит одну точку. Вчера куста, приковавшего его внимание, не было… Вспышка. Вражеский миномёт…
…Из леска бьёт артиллерия. Через голову, невидимые, буравя воздух, клохчут снаряды. Выстрел – и впереди у края задымленного леса столбы чёрных всплесков разрывов снаряд в запоздавший сухой треск. Снаряды ложатся у цели. В бинокль видно: убегающие в безумном страхе финны. Падают в снег. Встают, иные остаются лежать на снежном покрывале вымерзшего наста. Навстречу отступающим финнам суров, ползут тучи, грудастые, воронёной стали, как танки. На окраинах они выцвели в пепельно-матовый цвет…
…Пули тянули над головой смертный посвист, кутались в порост кустарника, сухо сковыривая молодые ветви, вымершие на морозе. И каждая по-своему высвистывала, то по-змеиному шипяще, грозя смертной близостью, то звоном оборванной туго натянутой струны, то сипло, по-гусиному.
…Вдали едва заметные наступают финны. Артиллерийская подготовка кончилась… Наши облегчёно вздохнули. Расползаясь по воронкам с разметанными комьями песка и земли, бойцы выжидали приближающийся автоматный треск. Выли мины, по-рыбьи плескаясь в снегу. Многие не рвались. На правом фланге за снарядным валом двигались фигурки. Они жали, падали и вновь бежали неровными цепочками, прячась в ложбинках. Оставалось метров пятьсот… Вражеские цепи залегли, зарываясь в снег. Наши молчат, стиснув зубы до боли. Сзади кто-то ругался, нервно щелкая затвором. Готовили гранаты. Финны снова двинулись. Они вскакивали, несколько метров бежали и, как подстреленные, падали в снег. С левого фланга серые фигурки переползали пригорок и спешил к сиренево-дымчатой низине. К ней спускался мышиным мехом густой кустарник.
…Впереди, среди редкого березнячка, замаячила одинокая фигура. Быстро прицелился. Пуля пошла метко, почти ощутил, как пронизала плечо врага. В запотевшее оружье снайперского прицела была видна чужая смерть. Финн навзничь упал, привстал на руки и ткнулся в последний раз головой в снег, навсегда притихнув. В том же направлении выпорхнули лыжники. Не допустив до трупа, снайпер пустил пулю в вожака. Тот присел, неуклюже взмахнув палками. Остальные юркнули в сарай.
Я награждён 16 правительственными наградами, среди них 2 ордена Отечественной войны, орден Красной Звезды, медали «За отвагу», «За оборону Ленинграда», «3а победу над Германией».
Из книги «По зову Родины»